Ремзие Джемилева

Рано утром 18 мая 1944 года на улице такой туман стоял — молоко. Я подоила корову, родители еще спали. Раненый отец вернулся с фронта в отпуск на шесть месяцев. Когда я была на кухне, в дверь постучали солдаты. Они велели разбудить родителей. На сборы дали 15 минут. Папа пытался объяснить, что должен вернуться в часть, иначе его посчитают дезертиром. Он документы показал, но его никто не слушал: «Собирайтесь!» Мы взяли документы и ценности, папа Коран в ткань обернул. Мы думали, что пришли только к нашей семье. Деревушка у нас маленькая, семей 40–50 было. Повели нас под конвоем в центр — к колодцу. А там вся деревня! Дети плачут, старики молятся. У кого узелок в руках, у кого — ничего. Я хотела вернуться домой, взять еды, а меня не пустили солдаты. Потом приехали машины, нас посадили и привезли, сейчас точно не скажу, но, скорее всего, в Симферополь — он был самым ближним к нашей деревне. Там нас загнали в вагоны, в которых скот возят. В один вагон по 5–6 семей. Мы в нижнем ярусе разместились. Нам не говорили, куда и зачем мы едем. Мы думали, что нас ждет судьба евреев. На остановках кто-нибудь выходил, ставил два кирпича и варил еду. В нашем вагоне больных и умерших не было. В соседних кто-то по дороге умирал.

Я очень хорошо училась в школе. Мы пели песни на татарском и русском, хвалили Сталина, думали, что лучше нашей страны нет, — нас так воспитали. У меня были большие планы: хотела стать врачом. Я плакала, не понимая, за что мне это.

1 июня мы приехали в Ферганскую область Узбекистана. Жара больше 40 градусов. Люди измучены голодом и жаждой. Чистой воды нет, она какая-то желтая. И вот люди ее пили, заедали фруктами, а потом семьями умирали от дизентерии, тифа и малярии. Папа помогал их хоронить.

После поезда нас повели в баню, потом загрузили на арбы и повезли в районы. Мы попали в колхоз имени Молотова в Алтыарыкском районе. Нам выделили навес во дворе одной узбечки. Мы жили там долгое время. Постели не было, стелили рисовую солому, пальто использовали как подушку.

Сначала было нелегко. Нам узбеки уже потом рассказывали, что их предупредили, будто крымские татары — враги народа, предатели, немцам помогали. На нас дико смотрели. Каждый месяц надо было отмечаться в комендатуре, не дай Бог не прийти — могут посадить. Это было такое унижение. Мы стояли в очереди, а люди мимо проходили, на нас смотрели.

Нашей семье очень помогла грамотность. Папа мой еще до женитьбы окончил медресе, читал Коран. Я с 5 лет пошла в школу и до войны проучилась 8 классов, русский знала хорошо. В то время узбеки были очень темными, грамотных не было. И к нам стали люди приходить: кому заявление написать в сельсовет, кому молитвы прочесть за горстку муки или лепешку. Отношение к нашей семье изменилось в лучшую сторону. Я поступила в контору ткацкой артели, папа устроился там же сторожем. Постепенно жизнь наладилась. В 1952 году мы, с разрешения комендатуры, переехали из района в Фергану к папиной сестре. Жили хорошо. Я получила высшее образование, вышла замуж, родила троих детей.

В апреле 1990 года мы продали дом и вернулись с мужем в Крым. У дочери и сына были уже свои семьи, они остались в Узбекистане, другой сын учился в медицинском университете в Баку. Через три года после возвращения в Крым мой муж умер. Дети перебрались ко мне. Один сын умер три года назад, другой — работает на себя, а дочь уже пенсионерка. Живем нормально. Я пенсию получаю сейчас как труженица тыла. Здоровье пока ничего, слава Богу.

На референдум в 2014 году я не ходила. Я уже старый человек. Лично я всем говорю: мы жили до депортации в Советском Союзе, потом жили с немцами, узбеками, украинцами, теперь живем с русскими. А что мы могли сделать? Ничего. Крым остается на месте. Для меня нет разницы — на Украине или в России. Главное, чтобы все было спокойно, чтобы народ, который отсюда уехал, вернулся обратно. Мы столько жили на чужбине, нам в Крыму дорог каждый камешек.

Рассказ взят с сайта https://snob.ru/selected/entry/124568/