Воспоминания Джованелли

Моих родителей звали Иосиф Фабиано и Прасковья Бинетти. Фамилия предков по материнской линии была Бинетто, с «о» на конце. Но когда мой дед, отец моей мамы, погиб, детям переделали документы. Записали их русскими с фамилией Бинетти. Когда началась депортация, мне был год и два месяца. Меня еще кормили грудью. Мама по документам была русской, поэтому ей сказали, что она может остаться, но ребенка должна отдать в депортацию с отцом Фабиано. Конечно, она поехала с нами. С собой разрешали взять восемь килограмм вещей. Тяжелая была дорога. Ехали в вагонах для скота. В Казахстане нас недружелюбно приняли. Попали мы в какой-то колхоз возле Атбасара. У нас не было одежды и обуви для суровой зимы. Обморозили ноги. Мама порезала старое одеяло, обмотала ноги, так и ходила.

Женщины пахали на быках. Картошку сажали, для фронта. Копали арыки. Я заболела. Тетя Лиза, сестра отца, приносила мне кусочек хлеба, чтобы я не умерла с голода. Она уговорила родителей отдать меня в детдом, чтобы спасти от голода. Мне было года полтора, а то и меньше. Я выжила. Два или три года я пробыла в детдоме. Помню, в детдоме трусики в горошек, платьица в горошек. Нам давали корзинки и мы собирали в них какие-то семена, называли их «пикульки». А когда мама смогла переехать в Акмолинск, забрала меня. Папы уже не было в живых.

Когда нас привезли в Казахстан, от недоедания многие люди болели тифом. Мама тоже заболела, но была молодая, выжила, а многие умерли, особенно старики. Мой отец пошел к председателю и стал требовать, чтобы помогли хоть чем-то хотя бы стареньким, которые не могли работать. Председатель был против, и отец его ударил или замахнулся, чтобы ударить. И его посадили. В Атбасаре. Отец написал своей сестре Лизе, попросил выслать сухарей. А на почте вместо сухарей положили кирпичи. В 1943 году он умер. И тогда маме позволили переехать в Акмолинск.

Когда отца не стало, ходили по мусорникам, искали картофельные очистки. Я была маленькая, и совсем не было еды дома. Прошу маму, я кушать хочу. Она меня одела и отправила на улицу играть, чтобы отвлечь. Мы тогда жили при постоялом дворе, там останавливались колхозники, стояли сани. Мама дала мне лопаточку снег копать. И я копалась, и нашла три рубля. Приношу маме, она так обрадовалась! Мы купили много булок хлеба!

Мы жили вместе с тетей Верой и ее девочками. Один раз мама ушла, и оставила тете Вере тесто, сделать лепешку для меня. И тетя Вера поставила ее в печь, а я ей не давала вынуть из печи нашу лепешку, охраняла. Дала вынуть, только когда лепешка начала гореть.

Потом мама в «Казахсельмаше» стала работать, стало легче. Им платили. Завод был во время войны выпускал военное. И Америка помогала заводу, присылали продукты, одежду. Маме дали большой шарф, она из него сделала безрукавку. А мне досталась красивая белая кофта с голубым.

Мы жили у казахов на квартире, они меня очень любили. Я песни пела, стихи рассказывала. И хозяйка слушала. Один раз мама ушла на работу, меня закрыла на замок в комнате. У нас была коптилка. Начало темнеть, я стала ее зажигать и перекинула. Маленькая была, еще в школу не ходила. И загорелось масло, а потом скатерть, занавеска. Они хорошо горели, мама их связала из пропитанных маслом отходов ниток, которыми протирали станки. Приносила с работы, стирала, вязала занавески, подстилки, скатерти. Я стала кричать. Подошла к двери, кричу, а казашка-хозяйка думала, что я песни пою. Сгорела занавеска, скатерть, половик. Пол был земляной, гореть больше нечему, поэтому больше ничего не сгорело. Мама пришла, а я лежу без сознания у двери. Думали, что я умерла, положили меня в сенях на солому на ночь, а я ожила.

Иногда казахи приглашали чай пить. Один раз, у них праздник был, Байрам. Приходит казашка, говорит, у нас праздник, приходи поздравлять. И я пошла

поздравлять в новом платье, мне мама сшила. И казахи мне дают бурсаки. Это тесто, обжаренное в масле. И я в подол складывала, и всё новое платье вымазала.

Пять километров от нас, был Ишим, река, и там были огороды. И там рос укроп. И я маленькая ходила за укропом, нарву укроп, и несу. Вяжу пучки, и сдаю спекулянтам. Мне было лет пять или шесть.

В Акмолинске я пошла в школу. В Акмолинске было много итальянцев. Мы говорили по-итальянски, я многое понимала. Тетя Мария, тетя Лиза, все говорили по-итальянски. Помню Акмолинск, ходила в гости к Порчелли. Они жили возле водокачки.

Когда мы жили в Акмолинске, была нищета. Мне не в чем было в школу ходить. Я ходила в легких ботиночках. И нас повели на экскурсию от школы, и у меня ноги примерзли к подошвам, не могла снять. У нас была печка буржуйка, и мама нагрела воды, и ноги мне поставила. Я кричала от боли. После этого появились валенки.

В Керчь первой смогла вернуться тётя Вера Фабиано, и она рассказала бабушке, что мы с мамой очень бедствуем. И бабушка стала высылать нам яблоки, хамсу, стала помогать. В 1953 году получили разрешение покинуть Казахстан. В Керчи нас долго не прописывали, давали 24 часа чтобы уехать. Мы жили на Кубани.

В шестидесятые годы я хотела поехать в Италию, а мне тетя Лиза не разрешила. Сказала, ты поедешь, и нас будут по службам таскать. И тетка из Италии хотела приехать нас проведать, но иностранным гражданам было запрещено приезжать в Керчь.