БОЛЬ МОЕГО НАРОДА

За короткий промежуток времени в мае 1944 года многие крымскотатарские семьи были переселены в Центральную Азию и на Урал. От голода и болезней погибло огромное количество людей. Сегодня мы публикуем воспоминания о том тяжелом периоде жизни семьи известного писателя Шамиля Алядина. С первого до последнего дня войны он воевал на фронте. Вернувшись домой, он не застал своей жены и трехлетней дочери в Симферополе.

«Я был строевым командиром, командовал ротой, был дважды ранен. В первый раз очень тяжело, во второй — полегче. Лечился в госпиталях. Попадал в окружение и с боями пробивался к своим. Тонул при форсировании Северного Донца. Горел, спасая коней из конюшни, в которую угодила фугаска. Все было. Все позади… И вот я в своём доме, в пер. Токтар-газы, г. Симферополя. Вот наша дверь. Я нажал кнопку звонка.

— Вы кто такой?.. И к кому? – открывается дверь на цепочке, которую я приделал, уходя на фронт, чтобы жена не распахивала сразу дверь незнакомым.

— К себе домой. Отсюда я ушел на фронт. Моя жена оставалась здесь.

— Здесь живу я и моя семья, — ответил мужчина. – А кто ваша жена по национальности, не татарка ли?

— Да, татарка, и я татарин!

— Теперь понятно, — ответил мужик. – Татары сейчас там, где Макар телят не пас! Не видать вам Крыма, как своих ушей!

— Я приехал из Вены! Дайте мне войти в мою квартиру, — сказал я и вошел, рванув цепочку.

Все мебель, посуда, стеллажи с книгами, ковры на полу – все было куплено мной. Я выдвинул ящик буфета. До войны я положил туда неоконченную рукопись пьесы «Ненкенджан-ханум». Ее не было. В шкафу висели платья жены, пальто с мехом, мой костюм, обувь… Это оставили, не побрезговали. Новый хозяин квартиры уже звонил по телефону. Я вышел из дома, где меня уже ждали сотрудники НКВД. Увезли на ж\д вокзал. Когда проходили мимо Республиканской библиотеки, я увидел огромный костер. Как оказалось, сжигали наши книги…

Сутки, голодного меня продержали в комендатуре, а затем втолкнули в вагон, на котором было написано «Военные лошади из ветлечебницы Картал-кале». Через маленькое окошечко еле пробивался свет. Но я понял, что я не один. Людей оказалось много. Когда привык к темноте, увидел, что в основном это — боевые офицеры, вернувшиеся с фронта. И они вынуждены были, стиснув зубы, сдерживаться на издевательства низших по чину офицеров и простых солдат. Иначе – смерть. В вагоне была беременная женщина. Она родила в пути, но даже на станции не привели врача, несмотря на просьбы. Ребенок умер. Были и другие умершие. Через 7-8 утомительных суток мы оказались в Средней Азии, в Узбекистане, как поняли это из речи окруживших нас людей. У меня была одна цель – найти жену и ребенка, несмотря на рыскающих повсюду в поисках крымских татар солдат внутренних войск. Но меня пугала мысль, что они могли быть на Урале или в Сибири, куда также отправляли эшелоны с крымскими татарами. Я рискнул искать их в Ташкенте. Ничего не добившись там, перебрался до кишлака Бекабад, где оказалось много симферопольцев. После безуспешных попыток заночевал у одного земляка. На окраине кишлака большое пространство было усеяно похожими на могилы буграми. Это были землянки. По рассказам, ранее здесь обитали немецкие военнопленные.

Уже имея некоторый опыт не попадаться патрулям, я исходил всю Ферганскую область, побывал в Ланинабаде, Коканде, Маргилане, Андижане, Намангане, на нефтяных промыслах Ала-Мышык. Я уже терял надежду найти своих. Вернулся в Андижан в совершенном отчаянии. И вдруг на вокзале увидел знакомого, который жил на нашей улице, в Симферополе. В разговоре тот упомянул, что недавно видел Ягъю Шерфединова. Это был наш известный композитор, который жил в одном с нами доме. Районный центр — Чинабад,  отсюда — 70 километров. Я шел пешком, туда не ходили ни поезда, ни автобусы, это была жуткая глухомань. Голод заставил меня пойти на базар. И вдруг – Боже ты мой! Я увидел его. Мне навстречу шел Ягъя-ага Шерфединов, окончивший до революции Петербургскую Академию художеств, а при советской власти – Московскую консерваторию. Низко опустив голову, худющий, обросший седой старик, в рваном халате с чужого плеча, в громадных башмаках, из которого торчали голые пальцы, шаркающей походкой приближался прямо ко мне.  Не сразу узнал меня, а потом заплакал: «Дорогой, что с нами сделали, что сделали?» Он рассказал мне свою историю. До оккупации Крыма он эвакуировался в Ташкент. Четыре года был музыкальным руководителем театра им. Мукими. Когда освободили Крым, срочно выехал… Но, когда с женой и сыном сошел на перрон, их посадили в товарный и отправили обратно. С того времени он в Чинабаде. Подметает базар и улицы вокруг чайхан. Рассказал он и о своей юной племяннице, красавице Айше Крымтаевой. Она жила в Азербайджане, в Кировабаде. Когда освободили Крым, вернулась на родину. Но в Кировабаде у нее остался жених. Он настойчиво звал ее, и она поехала. Ее задержали в пути, осудили на 20 лет. Сослали в Черную Лялю, где она и умерла.

Но наконец, я имел возможность узнать о своих.

— Вы знаете, где моя Фатьма? Жива?

Она была рядом, в колхозе. Расспросив, как найти это место, я двинулся в путь. 3-4 километра, и я в кишлаке. Женщина-узбечка показала на соседнюю калитку. Во двор из дома вышла женщина. Узнав, что я ищу жену, обрадовалась, крикнула: «Фатьма-хон!». Я ворвался в комнату и услышал стоны. На земляном полу, покрытом ветхим рваным одеялом, лежала моя красавица жена, рядом прикрытая тряпкой девочка. Жена смотрела на меня, но не могла говорить от голода, заплакала. Я поднял девочку; она была невесомая.

Я побежал на базар, купил еду. Женщина накормила жену и ребенка, рассказала о себе. Родом из Керчи. Участвовала в обороне Севастополя с первого до последнего дня. Попавший в лазарет снаряд оторвал ей ногу. От фашистов ее скрывала семья, ютящаяся в подвале. Когда Крым освободили, она хотела поехать в Керчь, домой, но вместе с этой семьей ее и отправили в ссылку. Сестру встретила в пути, а про мать и отца так ничего и не узнали. В доме, вместе с Фатьмой и этой женщиной, в соседней комнатке, на грязной свалявшейся кошме лежали еще две умирающие женщины. Как оказалось, сестры-немки. В кишлаке находились также и высланные из Крыма болгары, румыны.

Деньги кончались, надо было искать работу. Я отправился в Чинабад. Мне повезло. Директор школы, бывший фронтовик, принял меня на работу учителем. Один год и 20 дней продержался я на этом месте. Меня уволили за национальность. Как жить дальше? Я рискнул добраться до Андижана. И там удалось получить разрешение на переезд в Андижан. Мне советскому офицеру приходилось с опаской ходить по городу, чтобы не попасть в руки патрульных, искать ночлег, т.к. в гостиницы крымских татар не пускали. Не находя другого пути изменить ситуацию, я послал телеграмму в Москву, в Союз писателей, Александру Фадееву, с которым часто контактировал по работе. Ответная телеграмма из Москвы гласила: «… Просим оказать содействие писателю Шамилю Алядину в устройстве его на подходящую работу и обеспечении жильем». Я перевез семью в Андижан и приступил к работе заведующим отделом сельского хозяйства газеты «Сталинское знамя». Поддержка А. Фадеева спасала жизнь моей семьи. Позже мне позволили переехать в Ташкент. В дальнейшем мне пришлось перенести еще много испытаний, предательств, несправедливостей. Много раз я терял работу за то, что подписывал письма земляков или сам писал письма в ЦК КПСС с требованием возвращения крымских татар на Родину. Тогда мы были бесправны в своей стране…».

Материал подготовила Лейля Алядинова, редакция газеты «Мераба», Медиацентр им. И. Гаспринского.